Не отделяя глагол от предлога и точку от запятой
(так затянуло глаза), наклоняется Майя над тяжкой плитой,
воздух повдоль ее ног стал как добрые щи – парной и густой,
она знает, что ящик под этой плитой – пустой.

Вот как отчаян и несуеверен её беглец:
взять и на раз-два-три инсценировать свой конец,
мать почернела, и заговаривается отец,
а этот – скрывается в тёмный-претёмный лес.

«Ты пребудешь со мной вечным праздником, взглядом порочным,
медным всадником, марочной выпивкой, чем ты захочешь,
чем всегда пребывал, то мне можно с собой унести,
а пока наша тайна будет во мне расти».

Ну подумаешь – резал, бил, ну и скажете тоже – стрелял,
зато лезвием резвым был, зато был – шут, стервец и нахал,
как ни плакал бы по нему сейчас какой-нибудь трибунал,
он давно уже скрылся за ночь, за девятый вал.

Майя знает, что он вернется на это кладбище через год.
но пока она здесь не ест, недвижима, сидит и ждёт,
и ладонь на живот кладёт.
Улыбается и кладёт.

«Ты пребудешь со мной, но пока что хронически недостаточен,
а когда ты вернешься, день будет сказочным, будет праздничным».

Майя держит себя, как стол держит домик карточный,
и вперёд и назад, и вперёд и назад раскачивается.