«У тебя за ушами, Лен, лён,
у тебя сердце – Крым, серьги – клён,
нету больше таких имён,
у которых бы так спалось,
так выравнивался б откос,
так оплачивался бы счёт»
«Будешь что-нибудь?» «Лен, лей ещё.

Мне с ней, Лен, никогда не лечь –
у него же напор кровопийцы,
демонстрирует ей, как проспится,
эти ямки на пояснице,
свои бёдра без полотенца,
свои волосы ниже плеч.

Для неё я скучища и вялый смурной старик,
неспособный скакать с моста и срываться в крик,
знаешь, бывает, кулик на дороге так долго ждёт грузовик…
Так бы и я, уже не осталось слов,
челюсти сжаты,  стрекательных сто узлов
в лёгких, Лен…» Лена гладит неровный шов.
Ставит на тумбочку тени, помаду, стик.

Понимает Лена, что как-то излишни ласки.
Смотрит, как напряжённо он в кресле спит,
думает: «Ну чего он, ведь когда он так говорит,
даже у рыб – прорастают из горла связки
и пробивается слово: «Ходить, ходить».