1.

городок

Заставка в мониторе: городок,
Где дождик моросит в начале века,
Зелёное авто, библиотека,
И женщина выходит на порог.

На ратуше часы — на них второй,
Молочница с бидоном в переулке,
Девчушка с гувернанткой на прогулке,
Похожая на фантик золотой.

И пятнышки зонтов над головой,
И бежевым окрашенные стены,
И юноша, убитый под Верденом,
Вернувшийся взглянуть на город свой…

Но это я придумал. «Фотошоп?» —
Мой офисный сосед пришёл с обеда.
Был август на земле, кончалось лето,
И дождик вдруг собрался и пошёл.

2.

июнь

По нитке раскалённого вольфрама
Ночь движется, и мягко, и упрямо,
Сбегают с неба поздние огни.
Разбуженный прошедшею грозою,
Как чудище эпохи мезозоя,
Рассвет врастает в розовый гранит.
Наутро после ливневой бомбёжки
Торчат в садах вороньи головёшки,
На камне сушит спину жук малой.
Июнь снимает майские обноски,
Под солнцем свежепиленые доски
Мироточат сосновою смолой.
Цветущему шиповному стаккато
Шмель вторит басовито и мохнато,
Мальчишка водит прутиком в золе,
Июнь, непоправим и неприкаян,
Идёт, не зная сверстников, как Каин,
Вдоль парковых, сырых ещё аллей.
В траве сегодня весело и тесно,
Там съемки репетиции оркестра,
Там ладит свою скрипочку сверчок,
И держится душа на честном слове,
И времени полно для нелюбови,
Но тут июнь, конечно, ни при чём.

3.

свет в августе

Ты пахла молоком и резедой,
А вечер летний пах травой примятой,
Нагретою землёй и сонной мятой
И чуточку — разлукой и бедой.

Потрёпанной эскадрой облака
Тянулись на побывку восвояси,
На палубе Господь мечтал о квасе
Но летний мир оправдывал пока.

В пробоины тёк масляный закат,
И вспыхнула небесная эскадра,
Тяжёлые антоновские ядра
Метали канониры в тёплый сад.

Но в целом август светел был и тих.
Белело, словно парус, в кресле платье,
И рыбы проплывали над кроватью,
Немного тесноватой для двоих.

И листья всё же падали. Харон
Кропил дождливой мелочью на сдачу.
Оставленный соседями на даче
Домашний Цербер лаял на ворон.

4.

тихие дни

Те дни выпекались вкусные, как пироги,
Не верилось даже, что осень уже всерьёз,
Собаки стабильно имели четыре ноги —
Длина их зависела от положения звёзд.

Никто не кончался, не вешался, не тонул,
Не крал чужих яблок, не наставлял рога,
Порою хотелось в какой-нибудь Барнаул,
Однако смущало резонное «на фига?».

Все книги той осенью были без первых глав,
Все песни, на редкость, звучали без левых нот,
Ночами в квартире как надо густела мгла,
А утром всё было, естественно, наоборот.

В буфете хранились дежурные триста грамм,
С паркетов два раза в неделю стиралась пыль,
А ту, что бродила за окнами по вечерам,
Мы звали не смертью. А как, я уже забыл.

5.

к началу

В окрестностях журчащей средь камней
Неведомой картографу речушки
Я небо обнаружил в ржавой кружке
И гривенник, чернеющий на дне.

Напрасно местный дурень мне пенял,
Что речка совершенно обмелела,
Не слушая, я думал: нету дела
Живущим до живущего меня.

Мне верилось, что прошлое моё,
Свой след на всём оставило тут присно,
Но в зеркале знакомый детский призрак
Теперь меня совсем не узнаёт.

И бестолку взывать к нему: «айда
на велике кататься по аллее!» —
Он скоро в одночасье повзрослеет
И зеркало покинет навсегда.

6.

облако плывёт

Ты говорила «облако плывёт»,
И облако взаправду проплывало.
В асфальте Ярославского вокзала
Сквозь трещины блестел осенний лёд.

Был час беды — тяжёлый и глухой,
Хотелось умереть, и рифм глагольных
Рос зябкий говорочек колокольный,
Позванивая мне заупокой.

На площади кормили голубей,
Вагон ушёл, перрон опять остался —
Вседневный кубик-рубик собирался
В бессмысленной трехмерности своей.

Вскипая, убегало молоко
На кухнях сталинистого ампира,
А облако плылО себе и плЫло
Спокойно, безударно и легко.

7.

первый снег

в неровен час за листопадами
зима спешит к тебе и падает
за окоём
судьба качает веткой ёлочной
и мир готов к снегоуборочной
и мы пойдём

домой где спрятавшись за шторами
фонарь льёт свет свой кохиноровый
на этажи
и с неба сыплет кашей рисовой
и малость есть ещё анисовой
в сугрев души

внизу за детскою песочницей
дежурный бомж от снега морщится
на поводок
сосед берёт двух мопсов — мальчиков
и мир раздавленным стаканчиком
лежит у ног

и быт наш прост до изумления
но есть кровать и отопление
и чай и Бах
и сердце бьётся ложкой чайною
и жизнь как рыба на молчание
клюёт впотьмах

8.

ничего кроме

Я в детстве считал, смерть — скамейка на Южной,
Где папа с друзьями сидел и курил,
И если кому-то уйти было нужно,
Он просто вставал и домой уходил.

Зачем это вспомнил? Не стоило точно.
Морозное утро — почти фотошоп,
И я выхожу из подъезда за почтой,
И вижу, что вправду никто не ушёл.

Вот девочка смотрит на небо сквозь пальцы,
Вот мальчик с лопаткой, и всюду свет,
Как будто мы в утро вошли и остались,
И нет ничего, ничего кроме нет.

9.

вот

Вниз уползла ртуть,
Смолк за окном шум,
Может быть, как-нибудь
Я это опишу.
Может, начну так:
Шёл в феврале снег…
Только потом, да,
А не сейчас, нет…
Вечер, и мы в нём,
В чашке остыл чай,
Будем опять вдвоём
На целый свет молчать.
Дело идёт к весне —
Таял на днях лёд,
Стал бы тебе всем,
Да не срослось вот.

10.

ангел

тихо в мире очень тихо
на часах четвёртый час
я ищу какой-то выход
и открыл на кухне газ

тихо в мире тихо в мире
замолчали поезда
ангел бродит по квартире
чуть заметней чем всегда

ничего не происходит
крепко спит панельный дом
по квартире ангел бродит
и сметает пыль крылом

бродит ангел тихо-тихо
тихо-тихо чушь несёт —
мол не выход этот выход —
этот выход только вход