Так: написана тушью, гуашью на белом листе,
у меня отобрали нежную акварельку, и теперь я ч/б, я вывернутая резкость,
я узор смоляного бархата и костей.
Мне скорее легенда нужна, колдовской сюжет,
потерявшимся чёрным кусочком большого пазла я брыкаюсь, грущу и маюсь, как хворый назгул,
и не знаю, куда себя наконец вложить.
Предложите скорей мне сказку, в которой я
нифига не Рапунцель, но девка, одета в гусара, нарисованы усья, за пазухой полная тара,
и над стриженой маковкой – тучи нетопырья.
Или вот сюжет – пусть я буду хамелеон,
с окружающим миром в конфликте и рассинхроне, пусть на этом хмельном, шершавом хамелеоне
проявляются Эшер, знак доллара, «кроатоан».
Можно так – пусть оденусь в дорожное, на плече,
например, пусть спит ангел, усталый, понурый, винный, на другом пусть стрекочет на ухо мне лев муравьиный,
а я буду седой и джинсовый, и ничей
покоритель пространств, городов и искатель башен. Никогда мне не будет странно, не будет страшно –
и в карманах не станет монет, паспортов, ключей.
Вот еще есть советский мультик с волшебным цветком,
с его сложным фарватером с запада до востока, пусть не мальчиком и не девочкой-светлый-локон –
я могу быть последним сорванным лепестком.
Слишком трезво; плесните клятого колдовства
в затянувшийся мрак икеевского бокала, раскатайте клубок волшебный в приёмной зале,
научите удариться оземь – и сказкой стать.
